Миссис Фрисби и крысы НИПЗ - Роберт О`Брайен

– Когда мы начнем инъекции?

– Как только прикрепим бирки. Сделаем это сейчас. Джордж, ты подписываешь бирки и клетки. Джули, ты их привязываешь. Я держу.

Итак, девушку звали Джули; молодого человека – Джордж. Все они надели перчатки, длинные, из прочного латекса; они доходили им до локтей. Нас одного за другим вынимали из клеток, доктор Шульц аккуратно, но крепко держал, когда Джули прикрепляла каждому вокруг шеи узкую полоску желтого пластика с номером. Позднее я узнал, что мой номер А-10.

Они были добрыми, особенно Джули. Помню, что когда на одну из крыс надевали бирку, она посмотрела на нее и сказала: «Бедняжка, ему страшно. Посмотрите, как он дрожит».

– Что вы за биолог? – выпалил доктор Шульц. – «Бедняжка» – она, а не он.

Когда пришла моя очередь, дверь моей клетки открылась настолько, чтобы доктор Шульц мог просунуть руку в перчатке. Я забился в заднюю часть клетки, именно этого он от меня и ожидал; одной рукой он прижал меня к проволочной стенке, а потом его пальцы схватили меня за плечи. Другая рука держала мою голову за ушами, я был беспомощен. Меня вынули из клетки, и я ощутил, как на мне закрепили пластиковый ошейник. Меньше чем через минуту меня вернули обратно в клетку, дверца закрылась. Ошейник не был тугим, но я никак не мог его снять, сколько бы не вертелся, крутился и упирался.

Через прутья своей клетки я видел, как вынимали остальных и надевали ошейники. Примерно через шесть клеток от меня на той же полке я увидел, как они надевают ошейник на Дженнера; но как только он оказался в клетке, потерял его из вида.

Чуть позже утром они пришли опять, на этот раз они везя столик на колесиках. На нем стояла бутылочка с прозрачной жидкостью, длинный поднос с острыми иглами и шприцом. Меня опять вынули из клетки. На этот раз Джордж держал, пока доктор Шульц прикреплял одну из и гол к шприцу. Я почувствовал острую боль в бедре; потом все кончилось. Мы все привыкли к этому, потому что с тех пор уколы нам делали как минимум дваджы в неделю. Что они вкалывали и зачем я не знал. И все же для двадцати из нас эти инъекции изменили нашу жизнь.

Лабиринт

В последующие дни наши жизни вошли в определенное русло, и постепенно причина нашего заточения стала ясна. Доктор Шульц был неврологом – то есть, специалистом по мозгу, нервам, интеллекту и тому, как люди учатся. Экспериментируя на нас, он надеялся понять, могут ли определенные инъекции помочь нам запоминать больше и быстрее. Двое молодых людей, Джордж и Джули, были студентами биологического университета.

– Всегда следите, – говорил он им, – за признаками улучшения, быстрейшим запоминанием, реакцией в группе А по сравнению с группой Б, обе сравнивайте с контрольной группой.

Моя тренировка началась через день после первой инъекции. Ее проводил Джордж; полагаю, Джули и доктор Шульц проводили тот же тест на других крысах. Он взял мою клетку с полки и отнес ее в другую комнату, похожую на первую, но с большим количеством оборудования; клеток в ней не было. Он вставил клетку в отверстие у стены, открыл ее, открыл соответствующую дверцу в стене – и я был свободен.

По крайней мере, я так думал. Маленькая дверца в стене вела в короткий коридор, который выходил, или так казалось, прямо на зеленую лужайку. Я ясно ее видел, за ней были кусты, а за ними улица – свобода, ничего кроме воздуха между мной и ей. Более того, я могу ощутить свежий ветер. Они меня отпустили?

Я ринулся вперед к открытой части коридора, а потом отпрыгнул назад. Я не мог пойти туда. Около пятнадцати сантиметров от моей клетки (все еще открытой позади меня) с полом творилось что-то ужасное. Когда я доходил до этого места, ужасное покалывание пронизывало мою кожу, мышцы сводило судорогой, в глазах темнело, и начинала кружиться голова. Я так и не привык к этому ощущению (да и никто не мог) но на самом деле испытывал его много раз и постепенно понял, что это: ощущение от электрического разряда. Он не был похож на боль, но все-таки невыносим.

Тогда я безумно хотел попасть на лужайку, спрятаться в кусты, убежать от клетки. Я вновь пробовал, и вновь отпрыгивал назад. Без толку. А потом я увидел, что влево уходит еще один коридор. Сначала я его не заметил, потому что отчаянно хотел попасть на открытую лужайку. Казалось, что второй коридор заканчивается в полутора метрах белой стеной. Хотя там был свет: должно быть там был угол. Я побежал туда, осторожно, не доверяя полу. В конце коридор поворачивал вправо – там была еще одна лужайка, еще одно открытое место. На тот момент я приблизился; а потом, когда я уже было решил, что у меня получится, я снова ощутил разряд. Я отпрыгнул назад и увидел, что есть еще один коридор, уходящий вправо. И вновь я побежал, снова увидел открытую лужайку и опять меня остановил разряд. Так повторялось снова и снова; и каждый раз мне казалось, что я стал ближе к свободе.

Но когда наконец у меня получилось и трава была всего лишь в шаге от меня, передо мной и за мной опустилась проволочная стена, потолок надо мной открылся, появилась рука в перчатке и подняла меня.

Раздался голос:

– Четыре минуты тридцать семь секунд.

Это был Джордж.

После всей беготни по коридору оказалось, что я попал в ловушку в нескольких сантиметрах от того, откуда начал, а через потайное отверстие за мной сверху все время наблюдал Джордж.

Я был в том, что называется лабиринтом, устройстве, которое проверяет интеллект и память. Потом меня вновь сажали туда несколько раз, как и остальных. Во второй раз я прошел его чуть быстрее, потому что я вспомнил – в некоторой степени – в каких коридорах был пол с электричеством, а в каких нет. На третий раз получилось еще быстрее; и после каждого испытания Джордж (а иногда Джули или доктор Шульц) записывали, сколько времени уходило на прохождение лабиринта. Вы можете спросить, почему я носился по нему, когда знал, что это был всего лишь обманом? Отвечу: я не мог этого не делать. Когда ты живешь в клетке, ты не выносишь того, что не можешь бегать, несмотря на то, что бежать по лабиринту – всего лишь иллюзия.

Были еще уколы, другие тесты, некоторые из них были важнее лабиринта, потому что он был сделан для того, чтобы проверить, как быстро мы запоминаем, а остальные в действительности учили нас чему-либо, или как минимум вели к реальному обучению.

Один доктор Шульц называл «распознавание формы». Нас помещали в маленькую комнату с тремя дверями, ведущими из нее – одна была круглой, вторая – квадратной, а третья – треугольной. Эти двери на петлях, с пружинами, которые держали их закрытыми, но их легко было открыть, а каждая дверь вела в другую комнату с тремя такими же дверями. Но уловка была вот в чем: если ты входил не в ту дверь, в комнате, в которую ты входил, был электрический пол и ты получал разряд. Поэтому нужно было запоминать: в первой комнате ты вошел в круглую дверь, во второй – в треугольную и так далее.

Все эти тесты помогали нам скоротать время, и недели летели быстро, но они не уменьшали нашего желания убежать. Я скучал по своему старому дому в водостоке; я жаждал увидеться с мамой и папой и сбегать на рынок с братом. Знаю, это же чувствовали и остальные; хотя казалось, что надежды нет. Однако была крыса, которая все же решила попробовать.

Он был молодым, возможно, самым маленьким из тех, кого поймали, по случайности его клетка была рядом с моей; мне следует упомянуть, что, как Дженнер и я, он был в группе, которую доктор Шульц называл А. Его звали Джастин.

Однажды поздно ночью я услышал, как он зовет меня, он говорил тихо сквозь деревянную перегородку между нашими клетками. Эти перегородки были задуманы, чтобы мы не узнали друг друга и чтобы мы не разговаривали друг с другом; через них было плохо слышно и, конечно, ты не видел, с кем разговариваешь. Думаю, доктор Шульц нарочно сделал их из звуконепроницаемого материала. Но при желании услышать можно было, если прижаться с соседом в ближайшие друг к другу углы, и говорить прямо через прутья клетки.

– Никодимус?

– Да? – Я подошел к углу.

– Сколько мы уже здесь?

– Ты имеешь ввиду с самого начала? С того момента, как нас поймали?

– Да.

– Не знаю. Несколько месяцев – я думаю, но не могу отследить точно.

– Знаю. Я тоже. Думаешь, снаружи сейчас зима?

– Возможно. Или поздняя осень.

– Будет холодно.

– Но не здесь.

– Нет. Но я собираюсь выбраться.

– Выбраться? Но как? Твоя клетка закрыта.

– Завтра у нас будут инъекции, поэтому клетки откроют. Когда они это сделают, я собираюсь бежать.

– Бежать куда?

– Не знаю. По крайней мере, я смогу оглядеться. Здесь должен быть выход. Что я теряю?

– Ты можешь пораниться.

– Не думаю. В любом случае они не причинят мне вреда.

Под «они» Джастин подразумевал доктора Шульца и остальных двух. Он уверенно добавил:

– Все эти уколы, все потраченное время… мы слишком ценны для них теперь. Они будут осторожны.